История Европы. Том 1. Древняя Европа - Страница 296

296

Таково было состояние державы, которую предстояло как-то упорядочить и укрепить новому правительству.

1. ПРИНЦИПАТ АВГУСТА

Масштабы империи, неспособность сенатского правительства обеспечить управление державой, возраставшая роль армии все более и более склоняли самые различные слои общества к мысли о необходимости единоличного правления. Даже такой идеолог сената, как Цицерон, в своих политических трактатах отдавал предпочтение монархии и рисовал некую неопределенную фигуру призванного возглавить ее принцепса. В народе особенно популярны были предания о царях-народолюбцах, в первую очередь Сервии Туллии, погибшем от рук патрициев. Тот же плебс, организованный в армию, сражался за переход власти из рук сената в руки своего императора. Таким образом, установление единоличного правления Октавиана не было неожиданностью и не могло вызвать серьезного сопротивления.

Много споров, особенно среди западных историков, привыкших мыслить юридическими категориями, всегда вызывал вопрос о, так сказать, конституционных основах власти Октавиана. Известно, что в 27 г. до н.э., устроив дела на Востоке и возвратившись в Рим, Октавиан, соответственно подготовив почву, удалив из сената оппозиционные элементы и оставив в сенате 600 человек вместо 1000, явился в сенат и заявил, что, поскольку гражданские войны окончены, он слагает с себя чрезвычайные полномочия триумвира и возвращает власть сенату и народу. Естественно, присутствовавшие на заседании умоляли Октавиана не покидать Рим в трудных обстоятельствах и продолжать им руководить. Отчасти тогда, а отчасти с течением времени ему были даны звания и привилегии, оформлявшие его статус. Как в свое время Цезарь, он включал в свое имя титул императора, что подчеркивало его непосредственную связь с войском. В течение ряда лет (9 раз подряд, а затем еще 7 раз) он был консулом. Ежегодно он облекался трибунской властью, которая не только давала ему право налагать вето на распоряжения магистратов, но и определяла его положение как главы и вождя плебса, осуществив его желание усилить власть народных трибунов, символизировавших власть и величие плебса. Соответственно, видимо, уже в это время был сформулирован тезис, согласно которому римский народ «перенес свою власть и величие» на императора. А из этого следовало, что нарушение верности ему есть столь же тяжелое преступление, каким было «оскорбление величества римского народа», т.е. измена родине. Как носитель трибунской власти и прерогатив римского народа, он становился и высшей судебной и апелляционной инстанцией: ни один римский гражданин не мог быть репрессирован без его санкции. Дарованный ему сенатом титул Августа, так же как слово «авгур», означало его особую близость к божеству, как и происхождение от обожествленного Цезаря (divi filius составляло часть его имени), и делало его власть сакральной. Когда в 12 г. до н.э. умер бывший триумвир Лепид, к Августу перешла должность великого понтифика, а с нею и верховный контроль над культом.

Во 2 г. до н.э. от имени сената и народа Август был назван «отцом отечества». В условиях Рима, когда pater familias (фамилию часто сравнивали с маленькой республикой, а республику, в свою очередь, с огромной фамилией) обладал абсолютной властью над всеми сочленами фамилии, это звание было не пустой почестью. Оно предполагало повиновение подданных, их благоговейное почтение. Оно подкрепляло те отношения, которые возникли в результате присяги, принесенной перед войной с Антонием Октавиану римскими гражданами Италии. Что представляла собой такая присяга, мы можем судить по клятве жителей города Ариция в Лузитании, принесенной в 37 г. Калигуле: «По чистой совести я клянусь быть врагом тех, о которых я узнаю, что они враги Гая Цезаря Германика, и если кто поставит под угрозу его или его благополучие, я не перестану преследовать того на суше и на море с оружием в руках в войне насмерть, пока он не понесет наказания, и я не буду предпочитать своих детей его благополучию, и тех, кто будет враждебен ему, буду считать своими врагами. Если я сознательно обманываю или обману, то пусть Юпитер Всеблагой Величайший, божественный Август и все остальные бессмертные боги лишат меня и моих детей родины, безопасности и всяческой удачи» (CIL, II, 172).

В знак особого признания заслуг Августа двери его дома на Палатине были украшены лаврами и венком, а в курии от имени сената и римского народа был установлен золотой щит с перечнем его добродетелей: virtus, dementia, iustitia, pietas (мужество, милосердие, справедливость, благочестие) (RGDA, §34). Общая сумма этих полномочий зафиксирована в так называемом lex de imperio Vespasiani (CIL, VI, 1232), в котором за Веспасианом признаются все те же права, которые имели его предшественники, начиная с Августа. Сюда входит право заключать по своему усмотрению любые союзы, созывать сенат, вносить и брать обратно любые предложения, ставить на голосование предложенные им законы, издававшиеся в форме сенатус-консультов, предлагать кандидатов в магистраты, за которых голоса будут подаваться в первую очередь и вне обычного порядка, поручать магистратам любое дело, расширять границы померия, делать по своему усмотрению все «из дел божеских и человеческих», что он сочтет необходимым для блага республики, будь то дела общественные или частные; не нести ответственности за свои действия (что было установлено специальными законами и плебисцитами); все сделанное по приказанию императора и им предписанное должно было считаться столь же законным и незыблемым, как если бы было совершено по приказу народа или плебса. Если же, напротив, кто-либо, руководствуясь этими установлениями, нарушит что-либо, предписанное прежними законами, рогациями, плебисцитами, сенатус-консультами, то никакой ответственности за это не несет, т.е. Август (и его преемники) мог в любом случае действовать по своему усмотрению и, став верховным правителем, не быть связанным никакими законами, что впоследствии было сформулировано в знаменитом тезисе: принцепс неподвластен законам — princeps legibus solutus est. Заменив собой римский народ, Август и последующие императоры унаследовали и его право верховной собственности на провинциальные земли, и, видимо, также право контроля над землями италийскими. Во всяком случае, уже Сенека в трактате «О благодеяниях» (VII, 4-6) не сомневается в том, что, хотя земля разделена между отдельными владельцами, в конечном счете она принадлежит императору, причем сопоставляет даже его права на земельные владения с правами господина на пекулий раба.

296