История Европы. Том 1. Древняя Европа - Страница 168

168

Сведения такого рода послужили основой для гипотезы о том, что полис IV в. был наполнен толпами обнищавших граждан и поляризация бедности и богатства достигла в нем крайних размеров. Вместе с тем возрастает число приверженцев другой точки зрения, согласно которой, хотя все эти процессы и имели место, они все же сильно преувеличены античными авторами. Их свидетельства были своеобразной реакцией на происходящие в обществе изменения, в них больше эмоций, нежели адекватного отражения действительности.

Греческое общество данного периода находилось на пороге крупных экономических, социальных и политических сдвигов. Изменения в полисной жизни, которые готовили эти сдвиги, воспринимались современниками как нарушение установленного порядка, катастрофа. Отсюда и преувеличенное внимание к новым явлениям, их абсолютизация: ужасающая бедность, огромные богатства, неимоверные страдания как неимущих, так и состоятельных граждан. Сходную реакцию, определенную аналогичной ситуацией, можно выявить в литературе более раннего времени, например VI в., когда развивавшиеся товарно-денежные отношения внесли существенные изменения в традиционные нормы общества. Жизнь полиса тоже воспринималась тогда как цепь сплошных бедствий, несчастий, разорения и торжества богатства.

Социальная и политическая нестабильность IV в. проявилась прежде всего в серии государственных переворотов и заговоров. Спровоцированная Пелопоннесской войной кровопролитная гражданская распря на Керкире, которая в свое время потрясла Фукидида и была воспринята им как нечто небывалое и чудовищное, стала лишь началом в длинном списке внутриполисных переворотов. Почти в каждом городе были приверженцы Афин и Спарты, полисы как бы повторяли в миниатюре Элладу, раздираемую политическими противоречиями. Гражданские междоусобицы обострялись непрерывными военными действиями между полисами, причем оба конфликта влияли друг на друга, так как враждующие политические группировки имели обыкновение призывать на помощь внешних союзников. Часть исследователей связывают усиление жестокости в военных действиях не столько с военными, сколько с политическими соображениями враждующих сторон.

Социальные, внутриполитические и внешнеполитические противоречия, совмещаясь в рамках одной коллизии, сопровождались необычайным озлоблением. Ксенофонт в «Греческой истории» (IV, 2) свидетельствует, что во время переворота в Коринфе на небольшом пространстве погибло столько людей, что «они лежали огромными кучами, как лежат кучи зерна, дерева, камней».

Трагическими событиями прославился Аргос, в котором бедняки, вооружившись палками, перебили около 1200 имущих граждан, а имущество их конфисковали и поделили между собой. Этот переворот, вошедший в историю как аргосский скитализм (палка — скитал), дал повод Исократу для горького замечания: «Когда враги на время прекращают причинять им бедствия, они сами начинают истреблять наиболее выдающихся и богатых из числа своих граждан и делают это с такой радостью, с какой другие не убивают своих врагов» (V, 52).

Вопрос зачастую стоял уже не просто о победе определенной группировки, а о физическом уничтожении противников. Порой внешние враги, пришедшие на помощь союзникам в другом полисе, оказывались милосерднее, чем их сограждане.

Не избежали общей участи и ведущие полисы. Как уже говорилось, в Афинах дважды, в 411 и 404 гг., была свергнута демократия. Особенно тяжелые последствия имел олигархический переворот 404 г., совпавший с поражением полиса в Пелопоннесской войне. Аристотель сообщает в «Афинской политии» (35, 3), что олигархи погубили не менее 1500 человек, «стараясь устранить опасные элементы и желая грабить их имущество».

В 398 г. в Спарте был раскрыт и ликвидирован заговор Кинадона, юноши, не принадлежавшего к общине «равных», т.е. не бывшего полноправным спартиатом. Он и его сообщники опирались на зависимое население Лакедемона, уже давно и жестоко страдавшее от гнета полноправных спартиатов, который с войной только усилился. Когда в этой среде, пишет Ксенофонт в «Греческой истории» (III, 3, 6), «заходит разговор о спартиатах, то никто не может скрыть, что он с удовольствием съел бы их живьем». Узнав о заговоре, эфоры «пришли в ужас» и поспешили арестовать Кинадона и его сторонников. Заговорщиков подвергли пыткам и мучительной казни.

Социально-политические изменения стали объектом изучения и анализа теоретиков политической мысли. Аристотель посвятил пятую книгу своего трактата «Политика» изучению и классификации государственных переворотов. Платон в «Государстве» (423А), строя модель идеального строя и давая описание государств реальных, пришел к малоутешительному выводу, что в каждом полисе теперь «заключены два враждебных между собой государства: одно — бедняков, другое — богачей; и в каждом из них опять-таки много государств».

Реакцией на происходящие события было ослабление полисного патриотизма, нарушение традиционных связей гражданина с государством. Экономические интересы некоторых кругов населения стали выходить за узкие рамки полиса. Лисий упоминает о людях, которые держатся убеждения, что всякая страна, где они имеют средства к жизни, для них отечество, о людях, готовых пожертвовать благом отечества ради личной выгоды, так как «они считают своим отечеством не государство, а богатство» (XXI, 6).

Аполитичность граждан не всегда определялась их имущественным положением, во всяком случае, когда Исократ и Демосфен возмущаются равнодушием афинян к судьбе своего города, то не связывают его с социальной и имущественной дифференциацией. Многие граждане, говорят они, даже не дают себе труда принять личное участие в войне за собственные интересы, пренебрегают военными обязанностями, если не получают за них деньги.

168